История с разработкой в России новой тяжелой МБР на жидком топливе, похоже, продолжает неуклонно развиваться: пусть медленно, зато методично. В прошлом году сообщалось, что ведутся предварительные проработки на этот счет. Потом, уже в начале нынешнего года Владимир Поповкин (тогда еще первый заместитель министра обороны по вооружению) заявил, что решение о создании такой ракеты в целом принято и тема включена в готовящуюся Государственную программу вооружения на период до 2020 года. И наконец, совсем недавно появилась информация, что головным разработчиком нового тяжелого носителя станет Государственный ракетный центр имени академика В.П.Макеева, находящийся в городе Миассе (Челябинская область).
• У некоторых наблюдателей сразу возник вопрос: а почему тема передается уральцам, а не челомеевской фирме – НПО машиностроения в подмосковном Реутове? Бывший начальник Главного штаба РВСН генерал-полковник Виктор Есин прокомментировал ситуацию для «ВПК» следующим образом: «У макеевцев есть удачный проект модернизации жидкостной ракеты Р-29РМУ «Синева», есть и технологический задел, есть кооперация. А из того, что головником стал именно ГРЦ имени Макеева, ещё не следует, что НПО машиностроения не будет участвовать в работах по ракете».
Вот что в остатке
• Группировка стратегических ядерных сил России напоминает бабушкин сундук, в который пристроили некоторое количество новых вещей. В особенности это касается сухопутной составляющей, так как морская компонента, радикально сократившись, худо-бедно модернизируется усилиями того же самого миасского центра.
• Постановка на боевое дежурство подвижных грунтовых комплексов РС-12М2 «Тополь-М» (а также шахтного варианта этих моноблочных систем) и фактически только что РС-24 «Ярс» (с разделяющейся головной частью, его шахтная версия анонсирована генеральным конструктором Юрием Соломоновым) значительно отстает от потребных темпов обновления ракетного арсенала. Ситуацию характеризует обвальное снятие с вооружения старых ракет советского времени, слегка приостановленное в середине минувшего десятилетия серией специальных работ (в частности ОКР «Зарядье»), по результатам которых было подтверждено значительное продление сроков эксплуатации носителей.
• Однако к этому времени из состава уже ушел целый ряд относительно новых оригинальных систем, например таких, как твердотопливная РТ-23 «Молодец». Кроме того, нельзя вечно сидеть на технике, почти перевалившей за четвертый десяток лет.
• В данный момент жидкостные многоголовые ракеты советского производства, более не выпускаемые (если не сказать «утраченные в заделе») – Р-36М2/МУТТХ «Воевода» и УР-100НУТТХ, несут основную массу ядерных зарядов сухопутной группировки российских СЯС. Приблизительно 80% всех приходящихся на нее боевых блоков размещается на 128 таких МБР (это менее половины от общего состава шахтных и передвижных носителей).
Доводы и контраргументы
• Против идеи создания тяжелых жидкостных ракет в России выступает хорошо организованная и тесно сплоченная оппозиция. Помимо неэкологичности топливных компонентов в перечне недостатков этих систем в первую очередь упоминается продолжительный активный участок траектории (по ряду оценок, до семи-восьми минут против двух-трех у легких твердотопливных ракет), что делает их уязвимыми перед системами ПРО, работающими на этой фазе полета.
• Кроме того, по мнению сторонников твердотопливных МБР, они устойчивее к воздействию поражающих факторов ядерного взрыва и оружия на новых физических принципах (например, противоракетным лазерам воздушного базирования требуется кратно большее время на гарантированное нанесение фатальных повреждений твердотопливной ракете, чем жидкостной).
• В ответ звучат не менее веские доводы. В качестве основного аргумента приводят несравнимо большую энерговооруженность систем на жидком топливе, что в свою очередь означает существенное увеличение забрасываемой полезной массы. С точки зрения, например, Виктора Есина, сухопутная группировка СЯС из ракет на твердом топливе, возможности которых на данный момент ограничены весьма скромной забрасываемой массой 1400 килограммов, не сможет полноценно решать современные задачи ядерного сдерживания.
• В то же время для сравнения: по открытым данным, легкая жидкостная УР-100НУТТХ несет шесть боевых блоков, а ее общий забрасываемый вес доходит до 4350 килограммов. Для тяжелого же десятиголового «Воеводы» эти цифры превышают 8000 килограммов. По мнению сторонников жидкостных ракет, существенно большая полезная нагрузка дает возможность куда богаче оснастить бортовой комплекс средств прорыва ПРО, нежели твердотопливные аналоги.
• В свою очередь оппоненты очевидный факт о большой забрасываемой массе обычно парируют все тем же тезисом о низкой выживаемости жидкостных ракет на активном участке траектории и заявляют, что для стратегической ракеты важнее снижение уязвимости в момент разгона, поскольку в ближайшем обозримом будущем (с их точки зрения) решить задачу перехвата боевого блока МБР на конечной фазе полета никому не удастся. Поэтому можно решить задачу ядерного сдерживания более легкими и дешевыми системами, чем жидкостные носители.
Где наш потолок?
• Одной из важных ограничительных рамок, касающихся развёртывания нового тяжелого носителя, оставалась проблема потолков количества боезарядов. Из общего зачётного числа 1550 боевых блоков для всех стратегических ядерных сил Российской Федерации отнимем боевые блоки, предназначенные для стратегической авиации или размещенные на ракетах морского базирования, которыми вооружены подводные атомные крейсера – имеющиеся и запланированные к постройке РПКСН (проектов 667БДРМ и 955). В итоге мы получим для сухопутной группировки СЯС ориентировочный потолок максимум в 900 боевых блоков.
• Как в эту долю вписывать тяжелые шахтные носители, приходящие на замену «Воеводы»? Если допустить подобие по боевой нагрузке, то следует осторожно предположить, что будущую «Сатану 2.0» также оснастят десятью зарядами. Опираясь на оценки ряда экспертов, принято считать, что на тяжелых (в терминах договора СНВ-1 – со стартовой массой свыше 106 тонн) жидкостных ракетах с точки зрения боевого применения имеет смысл держать не более трети всех зарядов стратегических баллистических ракет.
• Сколько МБР мы таким образом получим, оценивая объем серийного строительства для обеспечения боевого дежурства? Тридцать единиц? Пусть даже пятьдесят – почти как сейчас (на данный момент у нас на дежурстве находятся 58 Р-36М2/МУТТХ). Это совсем не много для технико-экономического оправдания разработки ракеты «с нуля», особенно в нынешних условиях дефицита кадров и технологий (да и денег, чего уж говорить, много не бывает).
• Но Виктор Есин полагает, что это количество может быть увеличено, если сформировать на базе новых многоголовых носителей полноценный возвратный потенциал – с прицелом на вероятные риски возможного расторжения Договора СНВ-3. Речь идет о заведомо неполной комплектации головных частей будущих МБР боевыми блоками. Нечто подобное проделали в свое время американцы, превратив трехголовые ракеты Minuteman III в моноблочные.
• «Если мы выйдем из Пражского соглашения, но я не думаю, что политическое руководство с этим уже определилось, все будет решаться в зависимости от ситуации с американской ПРО, то установим на каждую из них по десять блоков, а так можно обойтись одним-двумя», – отмечает генерал-полковник Есин.
• Однако даже с такими допущениями тяжелый носитель ждет, прямо скажем, весьма некрупная серия (напомним, советская группировка семейства Р-36М насчитывала на пике 308 единиц). Не станет ли новая межконтинентальная ракета «золотой», если отнести на ее некрупный выпуск все затраты на НИОКР, эффективность и ресурсоёмкость которых по нынешним временам даже в более или менее отлаженном ракетно-ядерном комплексе вызывают, скажем так, некоторые вопросы? А ведь есть еще и затраты на выстраивание и отлаживание технологических цепочек в кооперации.
• Впрочем, Виктор Есин убежден, что за национальную безопасность нужно платить. Особенно если речь пойдет о развертывании американцами глобальной системы ПРО с космическим эшелоном, включающим, в том числе и ударные компоненты. «А на разработку комплекса, способного противодействовать этому, уйдет 7–8 лет», – замечает генерал. Поэтому, по его мнению, начинать работы по тяжелой МБР нужно уже сейчас.
Политические контексты
• Недавно Россия предприняла ряд демаршей в связи с развертыванием элементов американской противоракетной обороны близ границ нашей страны. Сначала МИД РФ весьма прозрачно намекнул, что в случае, если Соединенные Штаты не готовы предоставлять гарантии ненаправленности новой системы ПРО против России, она может посчитать это «исключительными обстоятельствами» и прямой угрозой своей безопасности, после чего воспользоваться 14-й статьей Пражского соглашения. То есть, проще говоря, отказаться от соблюдения Договора СНВ-3.
• 18 мая Дмитрий Медведев на пресс-конференции в Сколкове заявил: если американские «коллеги» не прислушаются к озабоченностям России по ПРО, из складывающейся ситуации останется один выход. Это, по словам президента, «очень плохой сценарий… который отбросил бы нас в эпоху холодной войны» – наращивание наступательного ядерного потенциала.
• Вот в этой внешнеполитической конфигурации, а также с учетом перехода к идеологии возвратного потенциала по боевым блокам форсирование ввода в строй нового тяжелого носителя выглядит вполне оправданным. Мы сейчас не рассматриваем общую проблематику «международной разрядки» – хорошо или плохо переключаться на новый виток гонки стратегических ядерных вооружений, а только оцениваем боевую пригодность и экономическую целесообразность развертывания работ по наследникам «Сатаны».
• Конечно, есть точка зрения, что факт проведения НИР по новой ракете, столь демонстративно освещаемый в прессе высокопоставленными чиновниками, есть не что иное, как блеф с целью выбить из американцев более приемлемую позицию на переговорах по ПРО, СНВ и тактическому ядерному оружию. Глава Центра международной безопасности ИМЭМО РАН Алексей Арбатов, впрочем, не так давно отмечал, что решение по тяжелому носителю отличается высокой инерционностью: будучи запущено как козырная карта в игре с американцами на переговорах по стратегическим вооружениям, оно в одночасье может стать «непотопляемым», если под него будет «срублена» соответствующая промышленная кооперация, по которой потекут ручейки финансирования.
• Даже в советские времена, в которые «оборонка», прямо скажем, не бедствовала, руководство страны избегало резать ткань ОПК по живому. Ныне, когда такие дерганья могут окончательно прихлопнуть остатки отраслевой науки и производства, тяжелый носитель, если его удастся довести до выпуска, скорее всего уже не сдадут.
Доктрины и обеспечение
• Как ни крути, но стационарность шахтных ПУ является фактором уязвимости (в сравнении с относительной «нечёткостью» места базирования мобильных систем), особенно в условиях повышения точности наведения боевых блоков. Поэтому, несмотря на все слова о том, что тяжелые ракеты пригодны также и для нанесения ответного удара, достаточно очевидно, что основная их стихия (если исключить опасную версию первого ядерного удара) – работа в условиях доктрины ответно-встречного удара.
• Однако здесь возникает масса проблем. Ответно-встречный удар – это всегда ядерный удар, наносимый на основании данных системы предупреждения о ракетном нападении в условиях неопределенности (в отличие от ответного удара, команда на который дается после фиксации факта ядерного нападения на территорию страны). Однако и в пору существования Советского Союза нам не удалось построить полноценную систему СПРН, способную выдавать данные о ракетном нападении противника с идеальной точностью. Не удалось это, кстати, и американцам, чему примером многочисленные истории о ложных срабатываниях, как наших средств предупреждения, так и заокеанских.
• В данный же момент общий кризис отечественной СПРН отбросил ее назад. В радарном поле России зияют дыры, оставшиеся после выпадения из него радиолокационных станций на Украине и в Латвии, а также ликвидации РЛС под Красноярском. Только в последние годы началось лихорадочное сооружение локаторов типа «Воронеж» – сначала в поселке Лехтуси неподалеку от Петербурга и в Армавире (Краснодарский край), а сейчас в Калининградской области и в районе Иркутска с целью закрыть самые непотребные из брешей в щите российской СПРН. В отвратительном состоянии и космическая группировка средств предупреждения.
• Не получится ли так, что создавая с напряжением всех сил новый тяжелый носитель, мы оставим эту тяжеленную ядерную дубину «без глаз» и будем вынуждены ориентировать ее на стратегию ответного удара, теряя тем самым запас живучести, а значит, искомый выигрыш в доставляемой нагрузке?
• Одним из доводов противников развертывания тяжелых ракет, кстати, как раз и является то, что, по их мнению, это оружие первого удара, куда в меньшей степени пригодное к нанесению удара ответного, нежели твердотопливные подвижные МБР. Поэтому, создавая такие системы заново, Россия будет подавать сигнал заокеанским партнерам о превалирующей ориентации своей ядерной стратегии на принципы первого (либо ответно-встречного) удара, что может вызвать негативную реакцию Вашингтона, особенно по проблеме глобальной ПРО, и затормозить мировые процессы ядерного разоружения.
• На политические риски указывает и Виктор Есин: «Эксперты считают, что до 2020 года американская система ПРО вряд ли будет способна угрожать российской стратегической группировке. Однако республиканцы в случае прихода к власти в США будут наращивать работы по глобальной ПРО, поэтому нужно заблаговременно подготовиться».
/Константин Богданов, vpk-news.ru/
