Наш невнятный ответ агрессору. Часть 2

С учетом географического положения России и технической возможности придания гиперзвуковым противоракетам ударных функций представляется необходимым, не выходя из Договора о РСМД, предусмотреть способы превентивного или ответно-встречного воздействия на американские средства ПРО передового базирования, то есть спроектировать своеобразные системы антиПРО.

Но на кого можно возложить централизованное решение такой задачи? На Сухопутные войска, оснащаемые ракетными комплексами типа «Искандер», и оперативно-стратегические командования военных округов? Или ударные функции такого рода должны быть присущи ВКС?

Симметрия угроз

В данных обстоятельствах для дальнобойных зенитных ракетных систем ПВО-ПРО типа С-400, С-300В4, С-500, способных гиперзвуковыми зенитными ракетами поражать воздушные цели на дальностях в сотни километров, за радиогоризонтом (при обеспечении соответствующего целеуказания), сегодня вырисовывается качественно новая оперативно-стратегическая ниша – воздушное контрнаступление на цели, лишь взлетающие с сопредельной территории. В принципе ими могут быть не только самолеты, обломки которых при таком подходе останутся на территории противника, но и корабли – носители КР и противоракет передового базирования. Отдельная тема – участие ВКС в набирающих в мире силу нетрадиционных военных действиях – территориальной обороне и обеспечении бесполетных зон. Есть и другие инициативные идеи, пробиться которым через апологетику ВКО и противодействие профильного военно-промышленного лобби пока крайне трудно.

Так, определенный защитный потенциал просматривается в области использования в интересах ПВО дирижаблей в жесткой оболочке, с управляемой балластировкой, способных поднять на высоту конформные фазированные антенные решетки и «отодвинуть» радиогоризонт, а в перспективе – нести дальнобойные ракеты «воздух-воздух» и оперативно выдвигаться на опасные воздушные направления.

Протяженные рубежи оперативной разведки и предупреждения о массовом применении КР могли бы строиться на основе сети автономных необслуживаемых РЛС, размещенных в труднодоступных районах страны. На приморских направлениях для решения данной задачи представляются перспективными загоризонтные РЛС поверхностной волны.

Можно представить себе военно-стратегические последствия создания и применения технологии, позволяющей в считаные секунды возводить непосредственно над прикрываемыми объектами некий защитный экранный слой, превращающий колоссальную кинетическую энергию пикирующих на объект целей в энергию их уничтожения, рикошета и увода с траектории. Пока такие возможности относятся к области военно-научной фантастики, но это не значит, что о них не следует размышлять.

Вместе с тем далеко не исчерпаны возможности симметричных действий как сдерживающего и защитного фактора. В частности, угрозу создания и применения воздушно-космических самолетов имеет смысл парировать созданием собственных летательных аппаратов такого рода, способных выполнять истребительные функции.

Однако чтобы мотивировать перелив выделяемых ВКС бюджетных денег на данное и другие нетрадиционные направления развития сил и средств вооруженной борьбы, представляется необходимым преодолеть общий оборонительный уклон, исторически сложившийся в отечественном военном строительстве.

Оборонцы или пораженцы?

В отличие от англоязычного термина defence, переводимого в широком контексте как «защита», включая и «защиту диссертации», в русском языке термин «оборона» имеет прежде всего военные и военно-политические трактовки и играет значительную роль в лингвистическом оформлении военного дела. Это и вид военных действий (антипод наступлению), и комплекс соответствующих мер, и стратегический национальный приоритет (Стратегия национальной безопасности Российской Федерации, утвержденная президентским Указом № 683 от 31 декабря 2015 года).

Оборонительная составляющая в отечественном военном строительстве вполне объяснима, и нет нужды дополнительно вскрывать ее исторически корни. Известное изречение: «Обороной войны не выигрываются, но без нее они проигрываются наверняка». После смерти Сталина в 1953 году военное ведомство впервые получило название Министерство обороны. С тех пор в умах военных теоретиков и военачальников прочно наметился оборонительный уклон, заслуживающий внимания аналитиков.

В соответствии с основополагающим федеральным законом от 31 мая 1996 года № 161-ФЗ «Об обороне» под таковой понимается система политических, экономических, военных, социальных, правовых и иных мер по подготовке к вооруженной защите и вооруженная защита Российской Федерации, целостности и неприкосновенности ее территории. Для этого создаются Вооруженные Силы, устанавливается воинская и военно-транспортная обязанность. В целях планирования и осуществления соответствующих мероприятий разрабатывается План обороны Российской Федерации – комплекс взаимоувязанных документов. Согласно законодательству организация обороны включает целый ряд разнородных мероприятий, включая развитие науки в интересах обороны и разработку положений Военной доктрины. Справедливости ради, следует отметить, что в указанном федеральном законе нет ни слова о ВКО в отличие, например, от гражданской и территориальной обороны.

А поскольку оборона – дело для России святое, то и ВКО в этом контексте получила некоторый ореол. Но, как выяснилось в ходе отмеченных ранее шараханий в военном строительстве, этим ореолом стало возможно спекулировать, имитируя целенаправленную деятельность и преследуя не только государственные интересы. В подтверждение этого тезиса уместно процитировать профессора ВА ВКО Анатолия Корабельникова: «Если оглянуться назад, то создается впечатление, что никто, кому в руки попадали войска ПВО и РКО, за исключением Войск ПВО ВС СССР, не собирался создавать ВКО РФ, а лишь под покровом необходимости ее формирования решал узковедомственные, а то и просто личные задачи». Ныне наш оборонительный уклон выражается в том, что все намечаемые меры военного строительства, включая развитие системы вооружения, до сих пор объясняются руководству и налогоплательщикам страны, а также мировой общественности в терминах сдерживания и отражения агрессии – в створе унаследованной от СССР стратегической концепции «отражения агрессии ответными действиями».

При этом ядерная война справедливо признана недопустимой ввиду губительных для земной цивилизации последствий. А вслед за этим все отечественное военное строительство доктринально и публично стало ориентироваться главным образом на предотвращение, а не на ведение войн и победу в них. О том, как вести вооруженную борьбу, в российской Военной доктрине не сказано ни слова.

Примечательно, что США за отмеченный исторический срок опробовали целый ряд стратегических концепций – прямого противоборства, сменившего реалистическое устрашение, передовых рубежей (в рамках НАТО), двух с половиной войн (после полутора войн), стратегической оборонной инициативы Рейгана, быстрого глобального удара. Почему мы чураемся подобного публичного творчества?

Так сложилось, что главным фактором, мотивирующим российское военное строительство, до сих пор считаются всевозможные опасности и угрозы, формируемые противником. Они проистекают из наших слабых сторон, понимание которых позволяет принимать оборонительные меры и тратить на это огромные бюджетные средства, другие ресурсы страны. В этой связи формирование представлений об угрозах становится предметом ведомственного соперничества в борьбе за объем государственного оборонного заказа. Он, к слову, традиционно именно оборонный, а не, скажем, военный.

Защита нападением

При этом в современной России трудно найти орган военного управления, за исключением разве что высшего руководства страны, реально заинтересованный в экономии ресурсов, выделяемых на военное строительство. И эта гримаса рыночной экономики умножает число поборников затратной обороны как антипода наступательным действиям, подготовка которых может более эффективно обеспечивать безопасность страны.

Объективный анализ соотношения возможностей наступательных и соответствующих оборонительных средств и способов действий во всех примерах их противостояния показывает: инициативно нападать в конечном итоге всегда выгоднее, чем защищаться. Особенно с возрастанием внезапности, скорости и мощности таких воздействий. А с выходом времени реакции обороняющейся стороны на физические пределы – например, при применении мощного лазерного или электромагнитного оружия – она может становиться абсолютно беззащитной. При этом затраты, вложенные под влиянием неких угроз в создание и развитие сугубо оборонительных вооружений, обесцениваются, разоряя экономически и технологически слабых соперников.

Следует заметить, что даже в сфере сравнительно инерционных и медленных сухопутных действий, где наступательные операции были в прошлом закономерно более затратными, чем заблаговременно созданная оборона, ныне иная картина. Времена кровопролитных атак, как показывает опыт всех недавних локальных войн, по-видимому, закончились, а «удар войсками» канул в Лету. И соотношение ущербов теперь всегда в пользу нападающего, решительно наступающего с воздуха и по суше на всю глубину.

Поистине лучшая защита – это угроза нападением и превентивное наступление, если военное столкновение неизбежно. Сегодня исходя именно из этой логики российский воинский контингент в Сирии превентивно борется с воинскими формированиями ИГ (запрещенного в России).

Данная закономерность военного искусства отнюдь не умаляет принципиальную возможность сравнительно малозатратных и одновременно достаточно результативных защитных военно-технических мер, относимых к категории асимметричных. А стратегии непрямых действий посвящены известные военно-теоретических труды мировой известности.

Так, мощным электромагнитным воздействием можно обесценить высокотехнологичную электронику противника, расположенную на его разведывательных и ударных средствах, имитаторами образцов вооружения и высокотехнологичными средствами маскировки временно сбить с толку разведывательно-ударные системы нападающей стороны. Однако следует понимать, что изощренность в асимметричных защитных действиях эффективна в отношении технологически отсталого или равного противника.

При достижении и поддержании разительного технологического превосходства, измеряемого одним-двумя поколениями наступательных вооружений, оборонцы оказываются в отчаянном положении: либо капитулировать, либо искать возможность угрожать превентивным ударом. Вспомним феномены Ирана и Северной Кореи, а также ядерных аргументов со стороны Израиля.

Лень против авантюризма

Уязвимость от упреждающих и ответно-встречных действий противной стороны, безусловно, сдерживает агрессивную внешнюю политику государств, развитых в военно-экономическом отношении, и по-своему предотвращает войну. Наоборот, полная безнаказанность вводит в искушение и поощряет вооруженную агрессию. Так, США как независимое государство уже более полутора веков не воевали на своей территории да и впредь не намерены. А все их победы в новейшей истории связаны с растерзанием на других континентах сравнительно слабых стран, неспособных к результативным ответным и превентивным ударам.

У наших эвентуальных противников наверняка найдется много уязвимых мест, возможность воздействия на которые и без создания разорительной ВКО способна удержать от военной агрессии в отношении России. Достаточно упомянуть хотя бы устрашающий Северную Америку фактор океанских цунами, порождаемых подводными взрывами.

Лучшая гарантия мирного будущего для страны – не проиграть в борьбе военных концепций, предусматривающих разные пропорции между обороной и наступлением, и собственный инициативный замысел.

Для смещения акцентов от исторически сложившейся в России оборонной рефлексии, побуждающей планировать и вести военное строительство исходя из собственных слабых сторон, в пользу наступательной позиции, ориентированной на слабые стороны противников и соперников, требуются изрядные усилия и время – вплоть до смены поколений в военно-политической и военно-научной элите страны.

В методологическом плане здесь просматривается определенная аналогия с известными в системном анализе подходами к планированию: «от достигнутого» и «от цели». Для первого характерно стремление максимизировать результат при имеющихся ресурсах, хотя сам он может представляться недостаточно высоким. Для второго – стремление добиться требуемого результата, затратив минимум ресурсов, хотя и они могут оказаться запредельными.

Понятно, что с точки зрения целеполагания, без которого не обходится планирование, второе – гораздо более ответственное и рискованное дело. Ведь «требуемое» в значительной степени субъективно и эфемерно, а «выделенное» – объективно и реально (и гарантировано федеральным бюджетом). На самом деле в перспективном планировании, включая сферу военного строительства, так или иначе сочетаются оба подхода.

Но есть мнение, что славянское «ленивое» мышление тяготеет к планированию от достигнутого, а «авантюрная» ментальность предприимчивых англосаксов – к целевому. Кто больше прав, рассудит история.

Динамичные изменения в технологической основе средств и способов вооруженной борьбы с переходом в шестой технологический уклад резко повышают стратегические риски фатально оконфузиться, если своевременно не оценены все возможные альтернативы в развитии военного строительства.

Для организации такой оценки сегодня необходимо соответствующее пространство для дискуссий, не скованное завесами военной субординации и излишней закрытости, для вовлечения в него всех заинтересованных инстанций с целью генерации и отбора плодотворных военно-технических и военно-стратегических концепций и инициатив.

/Сергей Васильев, д.т.н., Владимир Криворучко, д.т.н., vpk-news.ru/