Подвиги советских солдат в документах Третьего Рейха

Особая категория героев Великой Отечественной – это люди, о чьих подвигах мы знаем не из собственных источников, а от противника или, по крайней мере, третьих сторон войны. Главным образом, конечно, это солдаты 1941 года, принявшие первый, самый тяжкий удар. В эти безумные месяцы терялись архивы сразу целых армий и фронтов, потому установить личности множества участников противостояния уже не представляется возможным.

Последними свидетелями самоотверженности солдат, угодивших в эту мясорубку, часто становились солдаты и офицеры вермахта. По понятным причинам, они не имели особого желания, а часто и возможности узнавать и записывать имена и фамилии. Однако неизвестные солдаты оставались в рапортах, мемуарах, дневниках, фотографиях впечатленного противника. Немцы быстро оценили мрачную решимость красноармейцев биться до конца и именно от них мы знаем о последних минутах многих защитников Отечества.

Родина или смерть!

22 июня медик из 6-й пехотной дивизии вермахта доктор Генрих Хаапе наблюдал за расстрелом советских бомбардировщиков «Мессершмиттами». Русские шли без прикрытия, настоящая боксерская груша для методичного избиения. Затем одна из мишеней повела себя неожиданным образом: экипаж решил умереть не в одиночку и пошел на таран артиллерийской колонны на земле. Хаапе тут же нашлась работа по специальности: у дороги ждали помощи раненые и обожженные, еще полутора десяткам артиллеристов помощь уже не требовалась. Кто в сгорающем самолете так вывернул штурвал, установить невозможно. Эту безымянную жертву экипаж бомбардировщика принес за несколько дней до того, как Гастелло стал известен на всю страну.

Некоторые сюжеты, казалось бы, привычные нашему читателю, впервые оказались известны именно из документов неприятеля. Так, зимой 1941 года захват архива 45-й дивизии вермахта впервые открыл стране историю Брестской крепости. Чего, однако, в этом архиве не содержалось, так это описания вылазок остатков гарнизона, случившихся после того, как грузовики 45-й пехотной растворились в дорожной пыли, оставив Брест за спиной. Между тем, 30 июля новоназначенный комендант Бреста генерал Вальтер фон Унру записал в дневнике: «это — пустынные груды развалин, дымившиеся и зловонные, где все еще велся ружейно-пулеметный и пулеметный огонь от оставшихся советских солдат».

Даже в середине августа Унру писал: «Несколько русских солдат еще продолжают сидеть в окруженном рвом с водой форту на юге от Бреста. Что им нужно? Оцепление не даст им уйти». Только к концу августа комендант после очередной зачистки посчитал сопротивление Брестской крепости окончательно сломленным.

У защитников Брестской крепости оказалось много летописцев. Куда менее известна история Гродненского укрепрайона. ДОТы у границы сражались в условиях, очень похожих на то, что было в Бресте. Поздно вечером 21 июня начальник артиллерии укрепрайона полковник Железняк под свою ответственность приказал занимать огневые точки и грузить туда боекомплект. Шифровка о возможности нападения поступила, когда до нападения почти не оставалось времени, но в этот момент солдаты уже сжимали рукояти пулеметов, сидя внутри укреплений. В результате первые депеши частей немецкого VIII армейского корпуса поначалу благодушны и даже ироничны: «Дальнобойный настильный огонь корпусной артиллерии произвел успешную побудку в гродненских казармах».

Однако уже через несколько часов тон меняется. «На участке укреплений от Сопоцкино и севернее речь идет прежде всего о противнике, который твердо решил держаться любой ценой и выполнил это. Наступление по действующим в настоящее время основным принципам не давало здесь успеха. Только с помощью мощных подрывных средств можно было уничтожить один ДОТ за другим. Для захвата многочисленных сооружений средств дивизии было недостаточно».

Рапорты с некоторым удивлением констатируют, как после отхода штурмовых групп уже, казалось бы, разбитые ДОТы снова оживают, плюясь огнем. Огромное превосходство в огневой мощи позволило немцам «забить» основную массу ДОТов в течение 22 июня, но отдельные огневые точки продолжали сопротивление до конца месяца.

Это сопротивление не было тупой покорностью судьбе и бессмысленным желанием гибели. Речь даже не идет об абстрактном самопожертвовании: упорное сопротивление позволяло сберечь конкретные жизни. Спасители и спасенные понятия не имели друг о друге, но факт есть факт: батальоны, вынужденные осаждать ДОТ под Гродно или Брестом не могли вести общее наступление, не могли вставать на пути прорывающихся из окружения частей восточнее. Легко представить, что произошло бы, если бы та же 45-я пехотная дивизия взяла крепость в Бресте как собиралась, за несколько часов – а через несколько дней, например, оказалась бы на дороге у пробивающихся к свободе остатков 3-й армии на Щаре и Немане.

Советские Рэмбо

Некоторые истории советских солдат известны и вовсе с неожиданной стороны. Так, несколько десятков бывших русских пленных сражались на баррикадах Варшавского восстания осенью 1944 года. Польские повстанцы, несмотря на натянутые отношения с советской стороной, отдавали должное неожиданным собратьям по оружию. Лишь несколько из них известны по именам. Лейтенант Виктор Башмаков, пограничник, сидевший в лагерях с 1941 года, командовал «русским взводом» на севере Варшавы.

Другого бывшего пленного, Григория Семенова по прозвищу «Красноармеец Гриша», товарищи описывали как настоящего «Рэмбо»: он успел до своей гибели взять пленных, отобрать у карателей несколько винтовок для безоружных повстанцев, и составить себе репутацию снайпера. Установить личность этого солдата теперь крайне трудно: в базе «Мемориал» 52 только учтенных в качестве попавших в плен Григория Семенова. История обошлась с русскими участниками Варшавского восстания несправедливо: бережно сохранила имена карателей-коллаборационистов и почти начисто забыла тех, кто против них сражался.

Вернемся, однако, к немцам. Иной раз немецкие военные не делали записей, но оставляли фотографии, говорящие больше любых слов. Оккупанты обожали фотографировать мертвые тела и сниматься в обществе трупов, но благодаря этим карточкам можно представить себе последние минуты многих солдат РККА. Не имея шансов на спасение, часто обожженные, израненные, уже умирающие, они продолжали драться, и иногда наносили торжествующему победителю тяжелые потери. Примета лета 1941 года – не только множество подбитых советских танков, но иной раз – эти же танки, пытавшиеся прорваться из окружения прямо по телам своих врагов.

Скажем, в архиве обер-лейтенанта Сибера сохранилась фотография разбитого на белорусской дороге БТ: танкисты пытались пробиться напролом через немецкую транспортную колонну и далеко не все успели вовремя уйти с его дороги. Правда, еще более сильное впечатление оставляет, пожалуй, другая немецкая фотография: танкист подбитой «Тридцатьчетверки» прямо под своим танком – со снятым курсовым пулеметом. Когда машина вышла из строя, он вытащил танковый пулемет и вел свой последний бой рядом, умерев с оружием в руках.

Иногда подобные прорывы из окружения удостаивались чудовищных описаний:

«Внезапно появились они.- писал немецкий фельдфебель, — Мы издали услышали гул двигателей, но все равно опоздали. Советские танки Т-26 и Т-34, ведя непрерывный огонь, продвигались параллельно нашей колонне. Уже через несколько секунд начался ад кромешный. Следовавшие в центре колонны три грузовика с боеприпасами взлетели на воздух. Жуткий взрыв разметал во все стороны их обломки». Вопящие от ужаса и боли люди, обезумевшие лошади — все перемешалось. Неожиданно русские танки сменили направление и, ведя непрерывный огонь, врезались в колонну. Никогда не забыть, как вопили несчастные лошади, попадавшие под гусеницы танков. Автоцистерна с горючим взорвалась, подняв огромный ярко-оранжевый гриб. Один из Т-26, совершая маневр, оказался слишком близко от нее и тут же в одно мгновение сам превратился в пылающий факел. Царила ужасающая неразбериха».

Эффективность в бою

Надо сказать, что немецкие источники позволяют по-новому взглянуть не только на мужество советских солдат, но и на эффективность действий РККА в целом. Описания боев 1941 года с нашей стороны производят, конечно, мрачное впечатление: несогласованность, спонтанные проявления паники, отчаянное сопротивление без страха и надежды. Между тем, солдаты и командиры РККА зачастую сами не знали, какое впечатление производили их действия на противника.

Например, в июле 1941 года 11 танковая дивизия вермахта сходу захватила Бердичев. Там она оказалась под сыплющимися со всех сторон контрударами. Советская сторона кисло оценивала свои успехи в этих боях: Бердичев немцы удержали. Однако с танковой дивизии за несколько дней срезало две тысячи солдат и офицеров, что для начала Второй мировой удивительно много, тем более, речь идет об одной из наиболее опытных дивизий вермахта. Тем не менее, непрерывно молотившая по захваченным позициям артиллерия успешно находила себе жертвы.

Иной раз кровавыми фиаско оборачивались и акции элиты германской армии: диверсионного полка «Бранденбург 800». Например, рано утром 28 июня 1941 года отряд спецназовцев в советской униформе на двух машинах выехал на захват моста в Екабпилсе. Поддельные документы и литовец в кабине одного из грузовиков позволяли надеяться на успех. «Бранденбуржцы» уже захватили несколько важных переправ, но здесь их ждал полный провал: на подъезде к мосту им попалась воронка, солдаты вылезли из машин… и натолкнулись на ураганный прицельный огонь быстро сориентировавшейся охраны. Драгоценные диверсанты погибли на месте, мост через несколько минут взлетел на воздух.

Наверное, самая известная история о советских солдатах в изложении противника – это «Расейняйский КВ», легенду о котором составил не кто иной, как генерал Эрхард Раус, дослужившийся за время войны до командования армией и чина генерал-полковника. Еще не генерал-, а просто полковником летом 41-го он столкнулся с потрясшей его историей. Во время боев в Прибалтике одинокий танк КВ выехал на дорогу в его собственном тылу и отрезал наступающую кампфгруппу дивизии. Несколько тысяч человек, сотни автомобилей, орудий, танки – коммуникации крупного соединения оказались под угрозой со стороны одинокого танка.

Засевшие в боевой машине русские последовательно расправились с небольшой транспортной колонной, легкой противотанковой батареей, хладнокровно расстреляли тяжелое орудие, которое пытались против них использовать, и в итоге погибли только после сложной операции – против одного танка – артиллерии, танков и саперов. До 90-х годов, когда к разработке темы подключилось военно-историческое сообщество бывшего СССР, наиболее полным описанием этих событий оставались именно мемуары Рауса, откуда история пожертвовавшего собой экипажа перекочевала в массовую культуру, от литературы и множества статей до компьютерных игр.

Эпилог

О множестве героев войны мы не знаем ничего, кроме того, что это были советские солдаты. Тем не менее, историческая наука и энтузиасты не стоят на месте. Открывшийся в последние годы широкий доступ к документам – в том числе, при наличии средств и знаний языков, к немецким – дает возможность «разговорить» фотографии, дать людям, сражавшимся и умиравшим, имена, выяснить обстоятельства их личной войны. Это крайне трудная, кропотливая и мелкая работа, однако она дает свои плоды. И источники с немецкой стороны играют здесь не последнюю роль.

/Евгений Норин, nation-news.ru/