Россия и США опять приступили к публичному обсуждению перспектив ядерного разоружения — и по привычке обе стороны начали с объяснений того, почему перспективы неважные. Во всяком случае, до тех пор, пока нет согласия по беспокоящим их вопросам. Почему ядерное разоружение после прорыва с СНВ-3 сразу же забуксовало?
Запуск противоракеты SM-3 с борта крейсера ВМС США «Лейк Эри», сентябрь 2013 года
Минувшие недели отметились очередным раундом разговоров о подходах к договору СНВ. Ничего нового стороны друг другу не сообщили, зато усердно повторили все аргументы, звучавшие последние пять лет. Москва и Вашингтон готовятся к V Московской конференции по международной безопасности, которая пройдет 26-27 апреля. По ходу дела стороны дежурно оттеняют линии противостояния и расставляют акценты на ключевых вопросах.
Прорывов от мероприятия никто не ждет, равно как не видно и контуров новых развязок в ядерном разоружении. Стороны уперлись лбами в целый ряд крупных проблем взаимных отношений, требующих серьезных уступок.
Постпражский мир
Подписанный в апреле 2010 года Пражский договор о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений (у нас неофициально именуется СНВ-3, в Штатах — New START, то есть «Новый СНВ») — пока последнее и очень существенное достижение на ниве ядерного разоружения. Стороны договорились об ограничении количества стратегических носителей (по 700 развернутых или до 800 вместе с неразвернутыми) и ядерных боевых блоков (по 1550 единиц).
Тому было несколько причин, две из которых следует отметить особо. Во-первых, российские стратегические ядерные силы (СЯС) оказались в последние 2-3 года в своего рода яме: старые ракеты выбывают, и это не компенсируется развертыванием новых систем. До перелома тенденции пока далеко — впереди вывод старых тяжелых носителей советского времени, и как он состыкуется по времени с вводом новых, пока сказать трудно.
Поэтому для Москвы в конце 2000-х годов было крайне выгодно увязать естественное «пике» собственных ядерных сил с искусственными ограничениями, накладываемыми на американцев в двухстороннем соглашении. Это и было достигнуто.
Президент США Барак Обама и президент России Дмитрий Медведев перед пресс-конференцией после подписания Пражского договора, 8 апреля 2010 года
Вторая причина связана с режимами действовавшего с 1991 года договора СНВ-1, по которому Москва вписалась в целый ряд обременяющих ограничений. В частности, речь идет о плотном контроле оборонных ракетных производств, а также инспекциях военных объектов с развернутыми на них стратегическими ракетами. Право контроля за выпуском ракет было отменено в Праге, количество инспекций сокращено.
Кроме того, существенно смягчился режим обмена телеметрией с испытательных пусков стратегических ракет. СНВ-1 требовал передавать данные в полном объеме, СНВ-3 — не более, чем по пяти пускам в год. Это положение выгодно России, запустившей в разработку сразу несколько проектов новых ракет (телеметрия со старых уже хорошо изучена американцами).
Договор СНВ-3 снимал и ряд откровенно невыгодных России положений СНВ-1, в частности устранялись ограничения на площадь и количество районов развертывания мобильных ракетных комплексов.
Бомбардировщик Ту-160 запускает крылатую ракету Х-101 по объектам боевиков в Сирии
Но самое главное — потолки по носителям и боевым блокам были определены общим итогом, без жесткого распределения квот по компонентам стратегической триады. В результате стороны получили возможность самостоятельно определять, сколько ядерных боезарядов разворачивать в шахтах и на мобильных пусковых, сколько — на подлодках, а сколько в виде крылатых ракет стратегических бомбардировщиков.
Добившись столь впечатляющего прогресса, стороны разошлись по углам, чтобы копить новые аргументы для следующего раунда ядерного разоружения.
Предложение прицепом
Вскоре Барак Обама выступил с очередной инициативой. Он предложил, не мешкая, начать подготовку к договору СНВ-4, чтобы успеть довести его до ума не позднее окончания действия текущего — а это 2020 год с возможным продлением до 2025-го при согласии обеих сторон.
В качестве фундамента этого договора Обама предложил сокращение потолка по боевым блокам на треть — до 1000-1100 единиц. Это предложение в силе и сейчас: в частности, в феврале 2016 года эту цифру вновь назвала в интервью «Коммерсанту» замгоссекретаря США Роуз Гетемюллер.
Межконтинентальная ракета Minuteman III в шахте на базе Минот, Северная Дакота (США)
Российская сторона новых предложений не выдвигала, их вполне заменяют комментарии по СНВ-3 в стиле «можно было и получше сделать, но вообще-то нас все устраивает». Соответственно, Обама со своей идеей единолично формирует повестку переговоров.
Точнее, формировал бы, если бы предложение устраивало обе стороны без предварительных условий и дело дошло бы собственно до переговоров. Однако и в Москве и, что интересно, в Вашингтоне предложение лауреата Нобелевской премии мира вызвало жесткие приступы традиционных «увязок», более характерных для переговоров первой половины 1980-х годов.
Есть такая проблема, и вы ее знаете
Российские военные, в целом крайне позитивно рассматривающие СНВ-3, на инициативу Обамы о дальнейшем сокращении на треть смотрят скептически, но без резкого неприятия. По их мнению, в таком сокращении нет ничего страшного, потому что и в столь урезанном варианте российские СЯС смогут решить задачу нанесения неприемлемого ущерба.
Но если после пражской версии эта задача, по мнению Генштаба, решается безоговорочно, то при потолке в 1000-1100 блоков требуются дополнительные гарантии. Речь идет об ограничении возможностей американской глобальной системы ПРО.
Российская сторона выражала озабоченность созданием этой системы долгие годы. Но попытки чего-то добиться на этом поприще от Вашингтона, кроме дежурного «система не направлена против вас» (читай: «поэтому мы и не намерены обсуждать ее с вами»), привели только к тому, что в преамбулу Пражского договора попало упоминание о согласии обеих сторон с наличием взаимосвязи между стратегическими наступательными и оборонительными вооружениями.
Эта оригинальнейшая формулировка, которую в 2010 году некоторые наблюдатели подавали как политический прорыв на пути к новому договору по ПРО, ни к чему не обязывает. Более того, стороны впервые в истории ядерного разоружения заявили, что учитывают влияние межконтинентальных ракет в неядерном оснащении на стратегическую стабильность. И тут же принялись активно разрабатывать соответствующее боевое оснащение — чтобы влиять.
Таким образом, Обаме вернули в качестве мячика огромный булыжник, который Россия таскала с собой на все переговоры по разоружению с начала 2000-х годов. Не подходи, мол, даже со своим дальнейшим сокращением без гарантий по ограничению потенциала ПРО.
За этим кроется еще один нюанс, не озвучиваемый, но подразумеваемый. В России наращивается выпуск новых ядерных вооружений, которые должны компенсировать вывод старых советских носителей. Пока речь идет в основном о мобильных «Тополях» ранних выпусков, но недалек тот день, когда шахтные УР-100НУТТХ и Р-36М2 заменят на шахтные же МБР «Ярсы» и тяжелые «Сарматы», а основу морских СЯС составит баллистическая ракета «Булава» на подлодках проекта 955.
Залповый пуск ракет «Булава» с борта субмарины «Владимир Мономах» в Белом море
При этом Пражский договор позволяет пройти возможный минимум боевых блоков в правовом режиме, жестко ограничивающем гонку ядерных вооружений. На выходе Россия получает преимущество в виде налаженного серийного выпуска новейших ракет и устоявшейся структуры группировки СЯС, которую с 2021 года можно масштабировать и выше пражских потолков — если возникнет такая необходимость.
Покажите, что у вас за забором
Первое возражение президенту Обаме высказал «из-за плеча» собственный Конгресс. Как только президент заикнулся о 1100 боевых блоках, республиканцы хором воскликнули: куда уж дальше сокращаться?! Ну давай, но только после решения проблем российского тактического ядерного оружия (ТЯО).
Россия действительно накопила изрядные запасы ТЯО и по целому ряду направлений опирается на него как на инструмент континентального сдерживания. Как лаконично комментируют это военные, ТЯО позволяет существенно нивелировать превосходство над Россией в силах общего назначения блока НАТО и Китая.
У проблемы ТЯО давние корни, и к ее решению еще даже не подступались. Это сущий ящик Пандоры. Крайне трудно наладить учет и контроль этого типа вооружений, которые, с одной стороны, не являются оперативно развернутыми (не стоят на дежурстве, как вооружение СЯС), а с другой — почти всегда представляют собой «специальный» вариант обычных боеприпасов (бомбы, ракеты или артиллерийские снаряды).
В этих условиях внедрить механизмы зачета и контроля блоков и носителей, созданные в рамках договоров ОСВ и СНВ, пока не представляется возможным. Даже если бы Россия вообще пошла бы на такой контроль, с учетом важности сохранить гибкость в совершенствовании ТЯО.
Вторая проблема сформировалась уже «по ходу заседания»: в последние годы США все сильнее давили на Россию за разработку и развертывание систем вооружений, потенциально нарушающих Договор о ракетах средней и меньшей дальности (РСМД). Это, в частности, новые крылатые ракеты (потомки советских 3М10 «Гранат», близкие родственники пресловутых 3М14 из состава комплекса «Калибр»), а также межконтинентальная ракета «Рубеж», которую в США считают ракетой средней дальности.
Автономная пусковая установка подвижного грунтового ракетного комплекса «Ярс»
В этом контексте, безусловно, любое дальнейшее сокращение наступательных вооружений Вашингтон автоматически увяжет с расшивкой проблем с РСМД. А поскольку РСМД представляет собой шкаф, в котором, кроме скелетов, уже, кажется, ничего не осталось, то это препятствие может оказаться существенным.
Развязать этот узел удастся только в сложном комплексе, куда придется складывать решение как военно-технических проблем вроде российского ТЯО и американской ПРО, так и военно-политических, включающих, например, расширение НАТО на Восток, а также недостаточность постялтинских режимов международной безопасности.
Идея об аналоге нового «Венского конгресса», который определил бы облик мира и гарантировал соблюдение жизненных интересов великих держав, периодически проскальзывает в российской публицистике и мнениях экспертов, но пока еще совершенно не оформлена. Вместе с тем есть понимание, что возникновение каких-то элементов новой архитектуры мировой политики с большой вероятностью будет связано, в том числе, и с возможным пакетным решением по проблемам ядерного разоружения.
/Константин Богданов, lenta.ru/
