Развитие событий на Украине привело Россию к жесткой конфронтации с Западом, которая будет иметь долгосрочный характер и последствия. Что немаловажно, эту конфронтацию тяжело назвать спонтанной. Она носит признаки заранее подготовленной, запланированной и включенной в деловой расчет.
Роль США
Дело в том, что Соединенные Штаты слишком явно используют украинский кризис для антироссийской консолидации Европы: последняя должна по политическим мотивам уступить свой рынок США, отказавшись от относительно дешевого российского газа в пользу более дорогого американского, для чего ей придется вложиться в сооружение инфраструктуры приема сжиженного газа, доверить обеспечение своей безопасности Штатам и подписать с ними соглашение о зоне свободной торговли (ЗСТ).
С очевидностью это будет иметь весьма разрушительные последствия для европейской экономики, и пойти на такой невыгодный шаг можно только перед лицом безусловной угрозы, роль которой и отводится России. По американскому замыслу, Россия должна увязнуть в Украине, введя туда войска и тем самым став для европейского обывателя понятным и само собой разумеющимся воплощением зла, прямо противостоящим западным ценностям.
При этом понятно, что такого рода рискованную комбинацию, которая в любом случае имеет целью использование ресурсов союзной Европы для решения собственно американских проблем, Штаты разыгрывают не от хорошей жизни. Они убегают от второй волны глобального кризиса, начавшегося в 2008 году: он никуда не исчез, а его развитие было отсрочено целым рядом фискальных мер, которые в краткосрочном периоде оказались эффективными, но к настоящему моменту практически полностью выработали свой ресурс.
Одной из таких мер, как известно, стало государственное финансирование крупных корпораций. Так, только Дженерал Моторс (наравне с полутора десятком иных крупных корпораций) тогда получила порядка 25 млрд. долларов на модернизацию производства. Средства, впрочем, были истрачены не на модернизацию, а на куда более прибыльную биржевую игру: в акции поддерживаемых корпораций вначале вложились получившие сигнал от государства биржевые игроки, а затем и сами корпорации. Результатом стало ралли, закончившееся только в ноябре прошлого года, когда акции американских корпораций безудержно росли безотносительно их реальных показателей.
Итогом стал гигантский финансовый пузырь, который необходимо как-то сдувать, поскольку, лопнув, он может привести к куда более тяжелым последствиям, нежели обвал 2008 года. И сегодня у США есть только два варианта его экспорта – это создание зоны свободной торговли или с Европой, или с Японией. Примечательна корреляция: кризис на Украине стал входить в активную фазу как раз в конце ноября, когда иссякло ралли акций американских корпораций. Это логично: в случае подписания Украиной соглашения об Ассоциации с ЕС, ее активы стали бы даже не европейскими, а американскими, поскольку Штаты являются крупнейшим держателем украинского долга и в известной степени могли бы смикшировать эффект сдутия пузыря.
Выход же этих активов из-под контроля вследствие отказа Януковича от ассоциации и принятия им кредита России и вызвал переход США к максимальной конфронтации – конечно, больше по политическим, нежели по непосредственно финансовым мотивам, поскольку украинский пример «выскальзывания» из-под долгового бремени США демонстрировал слабость Америки и в силу этого мог оказаться заразительным.
В результате Штаты стали взвинчивать ставки. От исхода украинского кризиса теперь напрямую зависит способность США «додавить» Европу и упорно сопротивляющуюся Японию на подписание соглашения о ЗСТ. Без этого издержки взрыва пузыря ложатся только на США – с крайне серьезными последствиями и для ее экономики, и для ее политической роли в глобальной политике. Последнее едва ли не более серьезно – Штатам крайне важно подтвердить свой статус сверхдержавы, которая может выступать монопольным брокером международных отношений.
Россия, заявив о наличии своих интересов, по факту рушит американоцентричную картину мира, и после очередного раунда поднятия ставок у Обамы может не оказаться выхода, кроме как идти до конца: очевидно, что слабость Соединенных Штатов или их поражение в украинской ситуации может иметь самые фатальные последствия для их контроля над остальным миром.
Пример же продемонстрированной слабости Штаты имеют перед глазами. Так, после того, как они в 2008 не смогли защитить проамериканского Саакашвили, обрушилась пирамида деривативов: закладные обеспечены ничем иным, как доверием к их гаранту, и снижение уровня доверия к США оказалось достаточным, чтобы полагавшаяся устойчивой пирамида обрушилась, начав глобальный экономический кризис.
В свете вышесказанного понятно, что ставки для США в этой комбинации крайне высоки: после их поднятия поражение может обернуться для Соединенных Штатов самой настоящей катастрофой. Отсюда вытекает, что попытки демонизации России в глазах ЕС будут носить жесткий, системный и циничный характер, когда даже самые явные нарушения прав и свобод будут игнорироваться и замалчиваться, а вся ответственность за происходящее будет по мере возможности возлагаться на Россию.
Европейские ставки
Изначально для ЕС втягивание Украины в свою орбиту должно было означать демонстрацию собственной интегративной привлекательности в период, когда экономический рост остановился всерьез и надолго: это позволило бы и обезоружить евроскептиков, а заодно и придать экономике импульс развития за счет поглощения украинского рынка. В свете этого очевидно, что главным интересантом соглашения об ассоциации с Украиной была евробюрократия. Позиции же стран «старой Европы» в отношении Украины (если не брать во внимание Швецию, заинтересованную в поддержке захиревшего проекта «Восточного партнерства») как таковой и не было.
Бюрократическая логика вовлечения Украины в орбиту ЕС объясняет и факт растерянности евроструктур, когда все пошло совсем не по плану, и их довольно быстрый переход в украинском вопросе на позиции проамериканизма, когда Штатам по сути было доверено осуществлять украинскую политику от имени Запада в целом. Национальные же государства «старой Европы» оказались в этом раскладе изначально несубъектными.
Впрочем, на первых стадиях развития кризиса, когда еще была надежда на его быстрое разрешение в ту либо иную сторону, их это вполне устраивало. Однако по мере того, как выяснялось, что возможность отсидеться в стороне, не входя в конфронтацию с Россией или США, на самом деле минимальна, у стран старой Европы начался период мучительного самоопределения – или, если более точно, попыток эмансипации от втягивающей в однозначную конфронтацию политики США.
Этот период оказался весьма болезненным и потребовал как минимум прохождения через шок выборов в Европарламент, когда четверть мест досталась евроскептикам – как правым, так и левым. После оглушительной победы Мари Ле Пен, переместившейся из ниши маргинального политика в мейнстрим, начал пересматривать свою позицию президент Франции Олланд. Ангела Меркель, столкнувшись с давлением корпораций на родине и с фактическим отказом США вернуть Германии размещенный на хранение в Америке ее золотой запас тоже стала в своих взглядах несколько менее проамериканской.
Такое развитие привело к возникновению давно забытых, казалось бы, противоречий между странами-акционерами ЕС и евробюрократией, которая осталась на жестко проамериканских позициях: от последней понятным образом зависела дальнейшая карьерная перспектива уходящего в отставку руководства ЕС, в итоге-таки добившегося подписания Порошенко соглашения об ассоциации. Последнее и было подписано 27 июня председателем Еврокомиссии Жозе Мануэлем Баррозу (уже сменен Жаном Клодом Юнкером) и председателем Европейского Совета Херманом ван Ромпеем (полномочия заканчиваются в декабре с.г.).
На этом фоне и Меркель, и Олланд после периода выжидания стали делать ставку на ОБСЕ и на ее роль в урегулировании украинского кризиса, чему в немалой степени способствует и активная позиция ее президента Дидье Буркхальтера, понятным образом желающего реанимировать роль этой организации в обеспечении европейской безопасности. Впрочем, пока эта игра торпедируется США: предложение ОБСЕ о пролонгации объявленного Порошенко прекращения огня и укрепления его мерами взаимного доверия, согласованное Путиным, Меркель и Олландом, было отклонено Порошенко после его разговора с Джоном Керри, в результате вновь возобновившего военные действия на юго-востоке Украины 1 июля.
Впрочем, очевидно, что проамериканизм Евросоюза будет зависеть от успешности или, наоборот, провальности возобновленной Порошенко военной операции в Донбассе. Так, в случае его быстрой победы, что маловероятно, гегемония Штатов в ЕС сохранится и даже укрепится. В случае же, если операция вновь завязнет, Германия и Франция, равно как и обновленные органы ЕС, будут занимать все более самостоятельную позицию, ориентированную на продвижение ОБСЕ в качестве главной силы урегулирования на Украине.
Тем не менее, в любом случае уже можно уверенно говорить о серьезной эрозии европейских и, в более широком смысле, общедемократических ценностей. Их операциональное применение, когда концепт свободы и демократии может активно применяться для легитимации действий населения одной части страны, но при этом напрочь отрицается возможность его применения в отношении другой, предсказуемо ведет к их обесцениванию и даже аннигиляции. Схлопывание же ценностей предсказуемо уменьшает емкость рынка, ухудшая и без того осложненную долговым кризисом европейскую жизнь и сужая спектр политического маневра, одновременно открывая дорогу во власть радикалам того либо иного толка.
Кроме прочего, это означает, что Штаты даже в случае выигрыша европейского рынка, – а реализовать соглашение о Зоне свободной торговли с Европой им нужно в течение года, – получат эффект падения его емкости, которое произойдет в связи с обесцениванием базовых нематериальных активов. Это означает, что даже поглощение рынка ЕС решит американские проблемы весьма ненадолго – на четыре-пять лет.
Что же касается собственно Европы, то она оказывается крайне ограниченной в политическом маневре. Саморазвитие ситуации может запустить процесс смены властвующих элит, который и может реализоваться по мере прохождения ключевыми странами Европы электорального цикла. Выработка же альтернативной стратегии, которая бы позволила реанимировать обесценившиеся ценности, на сегодня весьма проблематична.
По большому счету, Европе остается уповать лишь на тактику маневрирования, которая теоретически, конечно, может обеспечить ей сохранение желаемого статус-кво между США и Россией при сохранении сегодняшних элит, – но без гарантии.
Восточная Европа
В новом раскладе существенно возрастает роль стран Восточной Европы. С одной стороны, сегодня страны Восточной Европы в большинстве своем проамерикански ориентированы, и присоединение Россией Крыма укрепило эту ориентацию, пробудив у населения этих стран целый ряд антироссийских страхов и фобий. Так, легитимация присоединения Крыма соображениями о необходимости защиты русского населения напрягло все без исключения постсоветские страны, поскольку каждая из них имеет русскоязычное меньшинство. И раскручивание этих фобий в местных СМИ превратило восточноевропейские элиты в заложников массовых страхов собственного населения.
Плохую услугу тут оказало и фактическое отсутствие концепта «пророссийскости»: критерии, по которым Россия может решиться на защиту русскоязычных меньшинств за рубежом, оказались совершенно непонятными. В этом плане объяснимо, почему страны Восточной Европы превратились в нервного и напряженного игрока, ограниченного в маневре и действующего, по большому счету, эмоционально.
С другой стороны, это еще не означает, что Восточная Европа может быть в ЕС только и исключительно проамериканской «пятой колонной», что лишний раз подтверждает произошедший в Польше скандал с публикацией прослушки министра иностранных дел Сикорского, крайне нелицеприятно высказавшегося о последствиях ориентации Польши на США.
Кроме того, есть и весомые экономические аргументы: в свете трансформации отношений с Западом перед Россией встает вопрос о перераспределении собственного более чем емкого рынка, который теперь явно будет защищен протекционизмом. И раздача бонусов присутствия на нем, как в формате ЕАЭС, так и в иных возможных форматах, позволяет говорить о возможности для России стимулировать пророссийскую ориентацию ряда восточноевропейских стран.
Так, явно пророссийски ориентирована сегодня Венгрия, однако такой же поворот может произойти и в Польше, где в свете последнего скандала Сикорский превращается для части населения в национально ориентированного лидера, а в обществе уверенно фиксируется рост пророссийских настроений. В этом плане новые возможности открываются и перед Беларусью – превращение ее в индустриальную «витрину» ЕАЭС может превратить ее в реальный центр пророссийского притяжения в Восточной Европе и Литве.
В свете трендов трансформации ЕАЭС из либерального интеграционного объединения в протекционистское это вполне реально и разумно: белорусский индустриализм оказывается вполне востребованным в рамках политики импортозамещения. Кроме того, это будет привычной для Беларуси ролью – поскольку в рамках СССР она как раз играла, и вполне успешно, роль «витрины» социализма.
При этом важно понимать, что для Восточной Европы всегда являлась и продолжает являться ключевой экономическая мотивация. Ни одна страна, включая Украину, не является тут исключением. И тут могут лежать интересные и вполне функциональные ключи урегулирования украинской ситуации на следующем этапе ее развития.
Ограниченно признанные республики
В этой связи вырастает геополитическая цена ограниченно признанных республик, чей суверенитет гарантирован Россией, и в первую очередь – Абхазии. Проблем тут много. Так, с одной стороны, понятно, что ее национальные элиты подвержены тем же фобиям, что и страны Восточной Европы, и пример Крыма не может быть для них вдохновляющим. С другой стороны, столь же очевидно, что инструментов контроля в отношении нее у России куда меньше, чем в отношении признанных субъектов постсоветского пространства, и по большому счету, они ограничены «пряником» при отсутствии реального «кнута».
При этом не подлежит сомнению, что гипотетический уход Абхазии из российской зоны влияния стал бы катастрофой для России. По сути, это означало бы, во-первых, «обнуление» и обесценивание российских действий 2008 года по ее защите. Во-вторых, это делегитимировало бы присоединение Крыма, и ставило бы под сомнение все действия России на Украине. В-третьих, сильнейшим образом ударило бы как по ее международному престижу, так и по внутрироссийской поддержке власти.
Иными словами, Абхазия сегодня может рассматриваться (и наверняка рассматривается) Западом, в первую очередь США, в качестве относительно дешевого способа нанести быстрое и явное поражение России. Перехват контроля над Абхазией может явиться той самой победой на второстепенной шахматной доске, которая может переломить ход игры на главной. Очевидно, что гипотетический уход Абхазии из зоны пророссийскости может явиться дополнительным ключом, который может помочь США предрешить в свою пользу исход и украинской, и американо-европейской ситуации.
В этом плане не должно вызывать сомнений, что местным элитам в сегодняшнем геополитическом раскладе может быть предложено весьма многое. Они явно и в полной мере будут подвергаться искушению найти свое место без России, и к этому необходимо быть готовым.
Таким образом, украинские события, став триггером американо-российского противостояния, резко подняли геополитическую цену ограниченно признанных республик, превратив их в потенциальную зону уязвимости России. Даже тактический ее проигрыш на второстепенном абхазском направлении может обернуться ее стратегическим провалом на «главном фронте».
/Кирилл Коктыш, политолог, доцент МГИМО, politobzor.net/