Футбольные бунты на Манежной площади, всенародный апрельский испуг перед скинами, антисемитские плакаты со взрывчаткой, стремительно принятый в Думе закон об экстремизме — это все события последних трех месяцев. Их слишком много, их даже не имеет смысла представлять во временной последовательности. Не все они понятны. А главное — не всегда понятно, к чему все это ведет, и чем все это закончится. Свое мнение относительно этих событий в интервью редактору раздела «Терроризм» «Агентуры.Ру» Марине Латышевой высказал специалист по современному экстремизму, эксперт группы «Панорама» Александр Тарасов.
— Я предполагаю, вы видели текст закона об экстремизме. Ваше мнение — его достоинства и недостатки, и против кого реально этот закон может работать?
— Я помню, кто-то из думских деятелей, выступая, говорил, что такие законы были приняты во всех цивилизованных странах после Второй мировой. Это ерунда. Специальные законы по борьбе с терроризмом и экстремизмом до сих пор принимались в диктаторских странах и странах с тоталитарными режимами, во всех других странах хватало уголовного законодательства. Такие специальные законы были в Южной Корее при военной диктатуре, в Чили при Пиночете, в ЮАР при расистском режиме, в Южной Родезии, в Сальвадоре при диктатуре, во франкистской Испании. Был закон о борьбе с терроризмом в Великобритании, который действовал исключительно на территории Северной Ирландии. То есть если кто-то озаботился принятием спецзакона о борьбе с терроризмом — это само по себе является маркировкой политического режима в этой стране, как тяготеющего к тоталитаризму или авторитаризму.
Терроризм и экстремизм — это такие формы политической деятельности, которые по определению выходят за рамки обычного буржуазного законодательства. И для борьбы с такими проявлениями вполне достаточно конституции и уголовного кодекса. Если принимают подобный закон, значит, с его помощью хотят воздействовать на оппозицию, опасаясь того, что она может прийти к власти легальным способом. Или с помощью такого закона хотят неким образом прикрыть незаконные действия самих властей. Вот, например, власти ЮАР в свое время занимались производством и поставками за границу синтетических наркотиков, а на вырученные деньги покупалось оружие. И когда кто-то пытался выразить свое несогласие с такими действиями, его объявляли экстремистом со всеми вытекающими отсюда последствиями.
У нас в этом законопроекте есть такая формулировка, как препятствование деятельности органов власти. А органы власти — это все, начиная от президента и заканчивая муниципальными структурами. То есть, органы власти — это и ЖЭКи. И если человек недоволен действиями работников ЖЭКа и пришел жаловаться, он может подпасть под статьи нового закона. Это кажется абсурдом, но это — не ляп. Эта формулировка перекочевала в наш закон непосредственно из соответствующего закона фашистской Германии. Там на основании именно этой формулировки было осуждено 80 тыс. человек.
И в том, что касается закона, есть две вещи, в которых я уверен. Первое — это та свистопляска, которая была устроена по поводу скинов прямо перед внесением законопроекта в Думу. Я уверен, что все это было заказано непосредственно из Кремля — специально, чтобы напугать общество и на этой волне внести закон в Думу и провести его в правильном обрамлении. Скиновский террор в тот момент был таким же, каким он был раньше, это легко проверить, посмотрев, сколько переселенцев обращались с жалобами в «Гражданское содействие» к Светлане Ганнушкиной до 2002 года и в 2002 году. Просто перед внесением закона дали команду: всем писать о скинхедском терроре. Но получилось так, что этого оказалось недостаточно. И когда проект был предложен, слишком многие заметили, что он направлен не против экстремистов, а против оппозиции. Как закон может действовать против скинов? Скинхеды — не партия, а субкультура. Скин-группы вообще не зарегистрированы как организации, их с помощью закона не прижать.
Не писать же в законе, что нельзя брить головы? Это абсурд. Так что потребовался дополнительный фактор воздействия на Думу, и это и были события на Манежной площади.
В этой истории есть два очень показательных момента, которые нетипичны для наших массовых выступлений. Первое — широкое использование «коктейля Молотова». У нас не Западная Европа с опытом левацких митингов, где «коктейль Молотова» стал традицией. У нас этой традиции нет. И те, кто об этом пишет, просто не понимают, о чем идет речь. Они просто не пробовали сами этот «коктейль» сделать. Это непростая технология, нужен значительный опыт, чтобы правильно изготовить «коктейль Молотова»: не просто налить бензин, а снабдить его замедлителем, чтобы прилипал и долго горел, сделать такой фитиль, который плотно затыкал бы горло, легко загорался и не гас в полете, и т.д.
Кроме того, с воняющими бензином сумками сложно добраться до центра города. Я лично знаю одного анархиста из Нижнего Новгорода, который когда-то решил изготовить эту смесь. Мало того, что он провонял всю квартиру и отравился парами бензина, у него бутылка разлилась в рюкзаке. И его сразу остановила милиция, чтобы узнать, почему от него так воняет бензином. На Манежной таких инцидентов не было, никто из очевидцев об этом не упоминал. Так что это была хорошо подготовленная операция.
И второе. Еще у нас нет традиции битья витрин. А ведь во время событий на Манежной были аккуратно расколочены все витрины, а сами магазины при этом практически не разграблены. Но у нас не принято бить витрины. Я помню столкновения на Гагаринской площади. Там не пострадала ни одна витрина, даже витрина вызывающе «буржуйского» немецкогомагазина «Деликатессен». Во время событий октября 1993 года не побили ни одной витрины. Единственный бутик, который действительно был разграблен во время осады Белого Дома и последующего штурма, как впоследствии выяснилось, был разграблен правительственной стороной.
И, главное, аккуратно побили все стекла в Госдуме.
И еще одно, на что уже многие обращали внимание: когда 20 безобидных буддистов собираются на Пушкинской площади и поют мантры против Чеченской войны, неподалеку дежурят одна-две машины с ОМОНом. А когда в центре Москвы собираются 12 тысяч пьяных «любителей спорта», их охраняют 120 милиционеров. Разве это не странно?
Наш начальник ГУВД Пронин уже прославился тем, что он ситуацией не владеет. Он долго убеждал всех, что никаких скинов нет. Потом он со вздохом признал, что скины все же есть. Теперь он опять стал говорить нечто невразумительное. Когда после событий на Манежной он подал в отставку, его отставку не приняли. Говоря иначе, начальство Пронину подтвердило: на Манежной все сделано правильно.
— Такое впечатление, что сегодня скины и футбольные фанаты уже представляют собой единое целое. Хотя мне известно, что если болельщики «Спартака» и ЦСКА действительно смыкаются со скинами, то, например, структуры болельщиков за «Торпедо» скинов жестко выжимают из своих групп.
— Года два назад это действительно были два мало связанных между собой мира. Скины простых футбольных фанатов презирали. Скины ведь «борцы» за арийскую нацию, а фанаты только на трибуне кричать могут. Тогда даже увлекающиеся спортом скинхеды болели исключительно за команды типа «Боруссии», потому что там играют «настоящие арийцы». А потом скины вдруг полезли в фанатскую культуру. И сейчас они все поголовно — болельщики.
Происходит даже взаимопроникновение терминологии. Скины своих новичков называют «карликами». А ведь это — фанатский термин, которым называли тех, кто только начал болеть.
Впрочем, это не удивительно. Ведь спорт в сочетании с шоу-бинесом — явление патологическое. Изначально Олимпийское движение было ориентировано на то, чтобы люди сами занимались спортом. Так было в Англии и Германии, так было и в Советской России при наркоме Семашко. Тогда при участии Коллонтай и Луначарского была принята стратегия на максимальное развитие физкультуры и спорта. Тогда целью было здоровье населения, а спорт — средством достижения этого здоровья. А сейчас цель — окупить затраты за счет болельщиков. И за счет рекламы. И это и есть патология.
Почему Олимпийское движение погибло — в том виде, в каком его замыслил де Кубертен? Как только в Олимпийское движение пустили рекламу, деньги задавили некоммерческие принципы олимпизма. И спорт, как шоу-бизнес, стал ориентироваться на обывателя. Как выглядит типичный обыватель в США? Это WASP, житель небольшого города, не любящий негров, евреев и коммунистов, а также интеллигентов в очках, потому что они не настоящие мужики, не пьют пиво и не болельщики. Вот вам и совпадение аудиторий нацистов и любителей спорта.
Такая же протосубкультура существовала, например, и в расистской ЮАР. Называлась «Брудербонд культуур». И именно эти люди — питательная почва для нацистских групп и для спортивных болельщиков.
— Каковы сегодня взаимоотношения власти и экстремистских групп? Во времена Ельцина много говорили, например, о том, что РНЕ буквально создано в недрах спецслужб, чтобы оттянуть туда все экстремистские силы в обществе и контролировать их.
— Сам тот факт, что людей из Народной национальной партии Иванова-Сухаревского готовили на тренировочной базе московского ОМОНа, уже о многом говорит. После статей в прессе высокие чины ГУВД заявляли, что они засудят журналистов, которые об этом писали. Но никаких судов не было. По моим данным, стороны просто пошли на мировую. Журналистов обещали не преследовать, а они обязались дальше эту тему не раскручивать.
И тут дело сложнее, чем с РНЕ. РНЕ возникло самостоятельно, другое дело, что оно была буквально напичкана агентами спецслужб. Таким образом можно было контролировать РНЕ. Когда понадобилось его расколоть, его расколол Кассин. А относительно связей Кассина со спецслужбами никто никогда не сомневался. Точно так же, когда от РНЕ откололись братья Лалочкины, все знали об их связях с МВД.
А Сухаревского именно создавали, подпитывали, тренировали и сейчас сохраняют в неприкосновенности. Потому что чтобы его посадить за разжигание национальной вражды, надо просто взять любой номер газеты «Я — русский» — и по каждому номеру заводить отдельное дело. Его можно просто замучить судами. Да, было два судебных дела, но оба раза Иванов-Сухаревский вышел сухим из воды.
— А каково отношение праворадикальной общественности к Путину и спецслужбам, которые рвутся во власть?
— Когда Путин пришел к власти, рядовые скины приняли это с восторгом, потому что он говорил то же, что они привыкли слышать от своих лидеров. И чем более наци-скин был «продвинут», тем больше ему нравилось новое президентское лицо. Путин говорил про сильную, могучую, великую Россию, которая заставит себя уважать, покончит с Чечней, замочит всех в сортире. А поскольку эти продвинутые наци-скины ни демократических, ни коммунистических газет не читали, они не могли даже предполагать, что Путин — человек «семьи». И он им нравился. И понятно, что сейчас ситуация изменилась. И Чечня по-прежнему актуальна. А некоторые из тех, кто проламывал голову «черным», сидят. Сейчас они в Путине разочаровываются.
— Почему сегодня у нас актуальны почти исключительно правые экстремисты?
— Левое движение дискредитировано советским периодом. На левых радикалов был наклеен ярлык «советские». И поскольку в стране существует КПРФ, то именно их и называют «коммунистами», хотя какие они коммунисты? Но раз они занимают эту нишу, то для нормального человека она отвратительна. Потому что КПРФ в глазах людей левых взглядов — откровенно неталантливая и нереволюционная сила.
Чтобы возникла настоящая, самостоятельная «левая сцена» в России, нужна самостоятельная левая идеология. Когда ссылаются не на Сталина и Троцкого, а на современных теоретиков. А у нас их нет. Сегодня для молодежи на правом фланге оказаться легче.
/ Интервью социолога и эксперта по экстремизму Александра Тарасова Агентура/