Ход событий на Ближнем и Среднем Востоке (БСВ) позволяет предположить приближение масштабного регионального конфликта с участием Ирана и Саудовской Аравии. К началу 2014 года основные столкновения происходят в азиатской части БСВ: в афгано-пакистанской зоне (АфПаке), а также в Ираке, Сирии, Ливане и Йемене, где продолжаются гражданские войны разной интенсивности, и между палестинскими группировками. Однако вполне возможно, что все это перерастет в вооруженное противоборство куда большего масштаба.
На африканской части БСВ гражданская война начинается в Египте, идет в Сомали, Судане и Южном Судане, в Ливии. Тунис балансирует на грани ее. В Алжире получило импульс противостояние арабов и берберов. В Сахеле (от aрабского «с хель», в переводе означает берег, граница или побережье – тропическая саванна в Африке, которая является своеобразным переходом между Сахарой на севере и более плодородными землями на юге) борются за контроль над территориями и ресурсами исламисты, туареги-сепаратисты, местные правительственные армии, экспедиционный корпус Франции и поддерживающие его силы Африканского союза (Афросоюза).
Глобальное значение имеют противостояние шиитов и суннитов, радикальная исламизация БСВ и конфликты «Братьев-мусульман» с салафитами, а исламистов всех типов – со светским населением и христианами. Последний переходит в противостояние исламистов со всем неисламским миром, в том числе за пределами региона (вплоть до российского Поволжья и Французской Полинезии). На этом фоне наименее острым является хронический конфликт исламских стран и палестинцев с Израилем вопреки повышенному вниманию к этой теме мирового сообщества и ООН.
Учет беженцев крайне политизирован
Характерным следствием нарастания дестабилизации БСВ является проблема беженцев и перемещенных лиц (БПЛ). Афганистан, Ирак, Сирия, Сомали, Эритрея и Судан, а также граничащие со странами региона Южный Судан, Центрально-Африканская Республика (ЦАР), Мали и Чад – наиболее проблемные зоны в этом вопросе. Число БПЛ в каждой из этих стран составляет миллионы. Подсчет их ведется приблизительно.
Учет БПЛ исключительно политизирован. В отношении палестинских беженцев, которыми занимается особое агентство ООН – UNRWA (Ближневосточное агентство ООН для помощи палестинским беженцам и организации работ), точность доведена до единиц, причем число их за время существования агентства увеличилось на порядок, так как в данном и только в данном случае беженцами считаются потомки беженцев во всех поколениях. В то же время сотни тысяч, а иногда и миллионы БПЛ, как в Ираке, где их проблема – следствие военной операции США по свержению режима Саддама Хусейна, не учитываются и не регистрируются.
Существенной является проблема вторичных беженцев (иракцы и палестинцы в Сирии), а также транзита БПЛ, в первую очередь из субсахарской Африки, Сахеля, Магриба (Аль-Магриб – название стран, расположенных к западу от Египта) и Машрика (определение Аль-Машрик применяется в арабском языке в качестве собирательного обозначения Ирака, Сирии, Иордании, Палестины и Ливана. Иногда в названный ряд включают и Египет) в Европу. Падение авторитарных режимов Ливии и Туниса и участие Турции в гражданской войне в Сирии расширило нелегальную миграцию с БСВ в страны Европейского союза, осложняя их экономическое положение и ослабляя систему безопасности.
Основные маршруты перемещения БПЛ: через Средиземное море (на Иберийский полуостров и в Италию) и Турцию (в Грецию и на Балканы). Интеграция БПЛ из Африки и стран БСВ в Европе вследствие реализуемой с 70-х годов социальной политики левых и центристских европейских правительств осложнена. БПЛ из этих регионов не только превращают места своего расселения в люмпенизированные криминальные гетто, но и способствуют радикальной исламизации Европы. Следствие этого – рост ксенофобии и популярности крайне правых партий у коренного европейского населения.
Лагеря беженцев на БСВ и в соседних с регионом государствах являются центрами радикализма. Контроль их территории и выделяемой беженцам международной помощи осуществляют криминальные и террористические группировки. Отношения с коренным населением принимающих стран балансируют на грани вооруженного конфликта. Расположение крупных лагерей БПЛ на окраинах столиц облегчает их использование для организации атак на находящиеся в центральных районах правительственные кварталы в ходе гражданской войны (лагерь палестинских беженцев Ярмук в Дамаске в 2011–2014 годах) или терактов (лагерь сомалийских беженцев Дадааб в Найроби в 2014-м).
Помощь БПЛ оказывается неравномерно, недостаточно и характеризуется практикой двойных стандартов. Существуют две группы: беженцы первого сорта (палестинцы) и все прочие, которые считаются беженцами только в первом поколении. Число их на порядок больше и занимается ими Верховный комиссариат по делам беженцев. Бюджеты обоих агентств ООН, работающих с беженцами, сопоставимы. На БСВ и по границам региона проблема БПЛ обостряется, объем выделяемых для ее решения средств ничтожно мал по сравнению с минимально необходимой величиной, расходование не выдерживает критики. Ряд регионов и стран в связи с военными действиями на их территории выпал из системы поддержки БПЛ.
Миротворческие миссии ООН на БСВ неэффективны. Невыполнение миротворцами своих функций в Судане, Ливане и других странах БСВ под предлогом недостаточного мандата, неспособность международного сообщества пресечь геноцид в отношении меньшинств и остановить религиозные войны демонстрируют, что в отсутствие готовых на прямое военное вмешательство сверхдержав эта система недееспособна. Деятельность ООН на БСВ идет по принципу наименьшего сопротивления и минимальных рисков. Это привело к зацикленности ООН на Израиле и его отношениях с палестинцами при явной односторонности подхода международного сообщества в пользу лидеров палестинских военно-террористических организаций.
В ходе «арабской весны» выявилась роль ООН как инструмента политических манипуляций арабских монархий и поддерживающего их западного блока по переформатированию БСВ в пользу исламистов, что проявилось в 2012–2013 годах в Ливии и Сирии. Срыв их усилий по организации интервенции против правительства Асада под эгидой ООН благодаря жесткой позиции России и Китая в Совете Безопасности привел к требованиям реформировать эту организацию со стороны Королевства Саудовская Аравия (КСА) при поддержке Франции и Великобритании.
Пока ООН занята давлением на Израиль, декларативными заявлениями и реализацией не имеющих под собой основу проектов, базирующихся на устаревших политических теориях вроде создания палестинского государства, на БСВ совершаются преступления против человечности, приближающиеся по масштабам к событиям, происходившим в Европе в ходе Второй мировой войны. Это касается также и формально не существующей более работорговли (в Мавритании, Судане, Саудовской Аравии) и других преступлений против личности, которые «не замечаются» мировым сообществом либо отмечаются им вскользь, без действенных мер по их пресечению.
Фактически ООН на БСВ и в Африке недееспособна и зачастую игнорируется лидерами местных государств. Вооруженные нападения боевиков на миротворцев ООН и отсутствие инструментов, которые могли бы позволить мировому сообществу призвать к ответу виновных даже в геноциде, как в Судане с президентом Омаром аль-Баширом, хотя соответствующее решение было принято Международным уголовным судом (МУС), подчеркивают это.
Ренессанс политического ислама на БСВ в трех его основных конфликтующих между собой формах: двух суннитских (салафитский проект КСА и глобальное движение «Братьев-мусульман», поддерживаемое Турцией и Катаром) и шиитской (продвигаемой Исламской Республикой Иран – ИРИ) проявляется и за границами региона, а также на его периферии. Наиболее острые конфликты местных правительств и неисламского населения с исламистами идут в АфПаке, арабских странах со значительной долей этноконфессиональных меньшинств и светского населения, а также в субсахарской Африке, Индии и странах Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР). Значительное дестабилизирующее влияние исламские центры БСВ оказывают на мусульманские общины Запада, мусульманское население России и других постсоветских республик.
Распространение влияния основных силовых и финансовых центров БСВ в регионе и за его пределами можно рассматривать в рамках реализации четырех взаимопересекающихся проектов. Условно их можно обозначить как новая Оттоманская Порта (турецкий), новая Персидская империя (иранский) и новый халифат (арабский, с внутренней конкуренцией ваххабитского тандема – Катара и Саудовской Аравии). Израиль как региональная военно-экономическая сверхдержава ограничивается на БСВ исключительно защитой своих границ и обеспечением собственной безопасности.
Турция и Катар избегают столкновения с Ираном, поддерживая с ним отношения на уровне, достаточном для того, чтобы основной конфликтный потенциал БСВ составляло ирано-саудовское соперничество. Столкновение амбиций Катара и КСА развивается «по доверенности» поддерживающими их группировками в Ливии, Египте, Сирии и других странах арабского мира, а также в рамках экономической и политической конкуренции в Африке, Центральной Азии и на Западе. Необъявленную войну с Израилем Иран организовал через проиранские движения в Южном Ливане и Газе, а до начала гражданской войны в Сирии вел с использованием ресурсов центрального правительства в Дамаске.
В отличие от ИРИ, КСА и Катара руководство Турции вынуждено заниматься постоянной борьбой со светским населением и оппозицией за исламизацию общественно-политической жизни в стране, одновременно маневрируя между враждующими течениями исламистов в правящей Партии справедливости и развития (ПСР).
Противостояние премьер-министра Реджепа Эрдогана с лидером исламистов-нурсистов Фетхуллахом Гюленом в начале 2014 года приобрело крайне острые формы, угрожая расколом турецкой элиты. Поиск опоры в парламенте вызвал сближение Эрдогана с курдскими партиями, что обострило его противостояние с националистами, но не завершило турецко-курдское противостояние как таковое. Единственный вопрос, по которому правящая партия и оппозиция придерживаются единой позиции, – оккупация турецкого Северного Кипра, воссоединение которого с греческим Кипром находится в таком же тупике, как и вопрос о приеме Турции в ЕС.
Во внешней политике Турция эксплуатирует исламский фактор наравне со всеми своими конкурентами и продвигает особые отношения с государствами тюркского мира и тюркскими регионами РФ и стран Восточной Европы, как их «старший брат» – «ага бейлик». Иран делает то же в ограниченном Афганистаном и Таджикистаном ираноязычном геополитическом ареале, КСА и Катар – в арабском мире. Саудовская Аравия успешно использует для распространения своего влияния за пределами королевства единственный в своем роде фактор хаджа, привлекающего на ее территорию ежегодно около трех миллионов верующих мусульман со всего мира.
«Арабская весна» стала возможной во многом вследствие отсутствия в странах БСВ, где она произошла, социально-политических лифтов, консервации правящей элиты и разрыва между поколениями. Свергнутые в ее ходе лидеры правили по 30–40 лет, управляемые ими режимы были коррумпированными, их поддержка со стороны населения минимальна. В то же время проблема передачи верховной власти существует и в арабских монархиях, в первую очередь в Саудовской Аравии и Омане. Ключевым государством БСВ и арабского мира как его составной части является КСА, которой к моменту написания настоящей статьи руководят представители поколения 80–90-летних детей основателя государства.
Весьма вероятно широкое распространение аналогичных «арабской весне» процессов за пределы БСВ, в том числе в Африку и Центральную Азию, с участием тех же игроков: Катара, КСА и Турции. Проблема передачи верховной власти престарелыми правителями и радикальное исламистское подполье существуют и в этих регионах.
Признаками «африканской весны» стали события в Мали, Центрально-Африканской Республике, Нигерии, Кении и других странах континента до Южно-Африканской Республики (ЮАР) включительно, где идет исламизация и действуют радикальные террористические группировки. «Аш-Шабаб» и «Боко-Харам», «Движение за единство и джихад Западной Африки» (ДЗЕДЗА) и «Аль-Каида в странах исламского Магриба», а также другие интернациональные, локальные и региональные группировки дестабилизировали ряд африканских государств, поставив некоторые из них на грань выживания.
Конкуренция между государствами – спонсорами исламистов, в первую очередь КСА и Катаром (примером является Эфиопия), военное присутствие в Африке США и европейских держав, а также сопротивление, которое оказывают исламистам воинский контингент Афросоюза – АМИСОМ, региональные африканские межгосударственные объединения и национальные армии (там, где они сохраняют дееспособность), позволяют приостановить распад африканской государственности и радикализацию местных племен.
Следует отметить, что племенной фактор, являющийся ключевым в Африке, в полной мере возродился на БСВ. Деградация и ослабление государственности в регионе, спровоцировавшие уничтожение и вытеснение радикальными исламистами меньшинств, вывели на первые роли в ряде государств (Ливия, Судан, Сомали, Йемен, Афганистан) племена и кланы, без учета влияния которых на происходящее в динамике взаимных отношений между ними и их лидерами рассматривать происходящие там процессы бессмысленно.
Это не касается лишь стран, где государственные институты имеют многовековую историю и не основаны на межплеменном балансе (Иран, Турция и Израиль) либо сохранена (Алжир, с определенными ограничениями) или восстановлена (Египет) государствообразующая роль армии.
Исламистская угроза России
Начало «центральноазиатской весны» предположительно спровоцирует вывод войск США из Афганистана в 2014 году. Захват талибами исходных позиций в пуштунских регионах этой страны неизбежно приведет к вытеснению ими на север исламистов из числа базирующихся в Афганистане центральноазиатских и российских боевиков Исламского движения Узбекистана, джамаата «Уйгур-Булгар» и других движений, групп и группировок.
Через нестабильный исламизированный Таджикистан, Киргизию с ее кланами наркоторговцев и контрабандистов, а также напрямую исламисты атакуют авторитарные Туркменистан и Узбекистан, что будет нести существенную опасность для Казахстана и России. Развитие событий в регионе к началу 2014 года позволяет предположить приближение большой региональной войны с участием Ирана и Саудовской Аравии. Столкновение интересов этих стран в Йемене, Сирии, Ливане, Ираке, Бахрейне и во всех прочих регионах, где салафиты воюют с шиитами и притесняют шиитские общины, делает ее неизбежной.
Трезво оценивая военный потенциал КСА в рамках прямого столкновения с Ираном, саудовское руководство заинтересовано в провоцировании опережающего это столкновение ирано-израильского конфликта. Иерусалим и Тегеран, ограничиваясь воинственной риторикой и войной спецслужб, избегают его. Это достаточно легко удается им, поскольку обе эти страны не имеют реальных причин для противостояния за исключением антиизраильской активности ИРИ, имеющей идеологическую подоплеку.
В условиях нейтралитета Израиля в отношении как сирийской гражданской войны, так и внутреннего конфликта в Ливане Иран и поддерживающие его группировки (в первую очередь «Хезболла») сосредоточились на противостоянии салафитской экспансии, организуемой КСА, приостановив ракетные обстрелы Израиля.
Возможна региональная гонка атомных вооружений
Подготовка Тегерана и Эр-Рияда к большой войне и неизбежные на БСВ малые войны провоцируют региональную гонку вооружений. В случае получения ИРИ ядерного оружия, вероятность чего в 2014 году высока, либо пересечения Ираном черты невозврата, после чего изготовить атомную бомбу можно будет за пренебрежимо малое время, в регионе возможна гонка ядерных вооружений.
Объективная необходимость для ИРИ получения ядерных арсеналов вытекает из хода событий в регионе и за его пределами, связанных с режимом нераспространения оружия массового поражения (ОМП) на протяжении 2000-х годов. В Ираке Саддам Хусейн не имел ядерного оружия. Его страна была разгромлена, а сам он казнен.
Муамар Каддафи отказался от ядерной программы, договорился с США о примирении, перестал поддерживать международный терроризм и дал информацию, позволившую разоблачить «заговор Абдул-Кадыр Хана», по каналам которого шло распространение пакистанских ядерных технологий и оборудования, в том числе в Иран. Запад, пойдя на поводу у КСА и Катара, отказался от этих договоренностей, Ливия была разгромлена, а Каддафи подвергся суду Линча.
Северная Корея, режим которой по всем параметрам внутренней политики не идет ни в какое сравнение с Ираком и Ливией по жесткости, в нарушение Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) овладела ядерными технологиями, получила ракетные технологии и обладает одним или двумя ядерными зарядами. Как следствие наследственная диктатура Кимов получила индульгенцию и в ее дела мировое сообщество не вмешивается, ограничиваясь обещаниями защиты Южной Кореи в случае конфликта с Северной Кореей.
Выводы, касающиеся того, что только наличие у Ирана ядерного оружия гарантирует его безопасность, напрашиваются сами собой. Дипломатический диалог руководства этой страны с мировым сообществом, окончившийся Женевскими соглашениями, позволил ей выиграть время, наладить контакты с США и избежать военного удара по ядерным объектам. Однако появление у ИРИ атомной бомбы означает для КСА необходимость овладения этим типом оружия, которое имеется у Пакистана.
Каким именно образом часть пакистанских ядерных арсеналов окажется в саудовском распоряжении – не столь важно. Развитие событий по этому сценарию означает конец режима нераспространения как такового, так как пороговые страны, а также государства региона, конкурирующие за влияние на БСВ или в какой-то его части (в том числе Турция, Египет, Алжир и Марокко), неизбежно вступят в борьбу за скорейшее овладение ядерными технологиями.
Взгляд консервативной военно-политической элиты Тегерана на проблему атомного оружия с религиозной точки зрения делает такой сценарий единственно возможным. К концу ХХ века все основные мировые конфессии и субконфессии, кроме шиитов, имели ядерные арсеналы. Это касается суннитов (Пакистан), индуистов (Индия), буддистов (КНР и Северная Корея), католиков (Франция), протестантов (США и Великобритания), православных (Россия) и евреев (Израиль).
Вопрос, почему бомбу нельзя иметь только шиитам, в этой ситуации становится риторическим, хотя мировое политико-дипломатическое сообщество за отсутствием альтернативы уповает на достигнутые с ИРИ договоренности по ядерной программе как первый шаг к ее полному замораживанию, что, по мнению автора, крайне сомнительно.
/Евгений Сатановский, президент Института Ближнего Востока, vpk-news.ru/